6. Конкретно идея выглядит так: привлечь под соответствующую политику небольшие, образно выражаясь, «карманные» деньги ~ 1000 рублей в год с человека, притом, что мы найдем примерно хотя бы 1000 таких людей в Новосибирске.
В общем виде эта идея может выглядеть странным образом. В качестве публичного ресурса, то есть, ресурса, привлекаемого под определенную культурную политику, предлагается использовать то, что по виду очень напоминает частные пожертвования, обычно изыскиваемые под альтруистические цели. Действительно, и по своей денежной «натуральности» (речь идет о конкретных «дензнаках», причем даже не в виде членских взносов, а в виде простой передачи), и по размерам это похоже на обычную благотворительность. И все же – это не благотворительность.
Во-первых, речь идет все же не о 100 или 200-х рублях, а о более чувствительной сумме. Во-вторых, речь идет об устойчивой, систематической поддержке, а сам источник должен представлять собой более-менее устойчивую «публику» (хотя бы она и не была оформлена в общественную организацию). И самое главное – вы где-либо видели в окружающей жизни примеры такой благотворительности? В том то и дело, что в силу различных особенностей нашей российской жизни такая благотворительность у нас практически невозможна. Она отсутствует и как явление, и, соответственно, как повод для возможных аналогий. Такие деньги если и возможно собрать и использовать, то «под отношения», которые выходят за рамки благотворительности.
Но для этого необходимо выполнение, по крайней мере, двух условий. Причем – выполнение с обеих сторон, со стороны тех, кто дает и кто берет.
I. Устойчивость взносов и их предметное, целенаправленное использование возможны только при условии, что они работают на прояснение и развитие мотивов, отношений, связей тех людей, которые оказывают денежную поддержку. А это означает, что первичны эти мотивы, отношения и связи. И что в любом случае они должны быть. Вполне вероятно, что найдется некоторое количество людей, которые дадут деньги «просто так». Несколько утрируя, скажу – такие деньги не нужны. (Во всяком случае, в рамках предлагаемого здесь «проекта».) Такое участие будет случайным, ненадежным (что плохо уже с денежной стороны), и что существенно, пассивным. Ведь важно также, что человек дает деньги не вообще под политику, а под конкретную политику, конкретный комплекс возможных целей, он принимает его или не принимает (ниже я коснусь этой стороны чуть подробней), по своему участвует в расстановке приоритетов.
Иначе говоря, упомянутые «карманные» деньги могут быть публичным (или, если хотите, квази-публичным) ресурсом, если за ними стоят не просто альтруистические или потребительские интересы, а общественный интерес конкретной личности. Это с точки зрения «автономного индивида» все, что здесь говорится – бред сивой кобылы. Тем же, у кого сохраняются в какой-то мере общественные инстинкты, и объяснять ничего не надо. Работая на крупное и прогрессивное явление культуры, такой человек понимает, что работает на те свои связи и отношения, через которые он включен в жизнь и в которых он реализует свою личность. Если завтра новосибирский джаз рассосется как явление, очевидно, что не только у кого-то станет меньше возможностей хорошо провести вечер или обеднеют его стеллажи с CD. Заметно (и в пределах отдельной жизни – необратимо) примитивизируется вся окружающая культурная жизнь, и как следствие, сами цели и проблемы, стоящие перед человеком в этом плане, упростятся до неприличия. В каком виде эта личностная и общественная мотивация – за развитие и против упрощения – представлена в Новосибирске, как она может быть связана, прямо или косвенно, с джазом – это отдельный вопрос. В любом случае, я предлагаю искать необходимую поддержку в этой сфере.
II. Второе условие систематического, публичного использования «карманных» денег «под политику» состоит в том, что люди смогут давать их лишь под определенные, так сказать, «дивиденды» культурно-политического рода. Не вообще «чтоб джаз жил», не вообще под хорошую музыку или под симпатичные имена, а под зримые, структурно осязаемые изменения джазовой жизни Новосибирска. Под новые площадки. И не «площадки вообще», куда, по остаточному принципу, опять будет вкладываться весь имеющийся в наличии джаз, а разные сценические возможности, поддерживаемые для развития разных направлений музыкальной жизни (академические, эстрадные, экспериментальные, досуговые, фестивальные и другие). Притом так, чтоб это как-то сообразовывалось с интересами тех, кто дает деньги. Под новые жанры и стили (на том уровне – любительском или профессиональном – какой для того или иного жанра позволяют конкретные возможности Новосибирска). Под то, что я назвал образцами, то есть, под то, чтобы в новосибирских медийных средствах появились и постоянно обращались некоторые реперные, знаковые записи («ролики») местных музыкантов. И т.п. При этом люди должны видеть, что вложения их средств выстраиваются в какую-то перспективу и не носят случайного характера.
Разумеется, у всего этого есть и вполне значимый потребительский момент. И его не следует игнорировать. Если появится клубно-ресторанная площадка в самом городе Новосибирске (а не в его провинциализирующемся пригороде под названием «Академгородок»), то это будет представлять для человека, симпатизирующего джазу, вполне ощутимую потребительскую ценность. Но я уверен, что и не будучи методологом или аналитиком, такой человек увидит и культурно-политическое значение этой возможности для городской жизни в целом. А если он сделает со своей стороны шаг навстречу и специально предоставит свои деньги под соответствующие изменения, то он тем более будет оценивать значение этих изменений прежде всего под таким углом.
Таким образом, мы получаем взаимопроникновение двух условий. Хотя исходно необходимые публичные ресурсы для развития новосибирского джаза лежат – в данном случае – по одну сторону, в сфере общественной мотивации конкретных людей, их (ресурсов) выявление – это вопрос встречи двух сторон: предлагаемой политики и мотивов граждан. Задача состоит в выходе не на деньги как таковые, а на соответствующие отношения. Необходимо обнаружить такие отношения и таких людей. Причем не просто «увидеть», зафиксировать со стороны. Суть в том, что обнаружить их можно, только инициировав их в действии. Соответственно, дело вряд ли должно ограничиться агитацией, прокламацией и тем более дружеской индоктринацией («общением»). (Мы предлагаем «смыслы и ценности» джазового community, а люди в ответ демонстрируют некоторое «онтологическое сродство».) По-видимому, речь скорее должна идти о веере практических шагов («акций»), действительное участие в которых со стороны людей будет означать и «запуск» соответствующих мотивов, и, в том числе, выражение солидарности с определенной идеологической перспективой. (Подчеркиваю, не верно было бы выступать против идейной (интеллектуальной) стороны отношений, но она только один их момент.)
То есть, политика должна выйти на указанные мотивы.
С другой стороны, мотивированные граждане должны иметь возможность и право распознать политику, вообще убедиться в том, что они имеют дело не с индоктринацией и не с воздушными замками, а именно с настоящей политикой. Что им предлагают практически включиться во взаимосвязи, которые могут сложиться в перспективу и ведут к определенным культурно-политическим изменениям ситуации. (При этом я считаю, что ни в коем случае не следует недооценивать способность рядовых граждан распознавать наличие политики в той или иной общественной инициативе. Если такая инициатива содержит в себе политику, то есть, если она претендует на то, чтобы выражать волю какой-то группы людей, и нуждается в этих людях, то всегда найдется десяток не очень сложных критериев проверить это.)
Иными словами, найти необходимые средства и связать вместе два указанных условия – значит решить особую проблему выхода на указанные ресурсы. Если человек выходит на улицу с протянутой шляпой и говорит: «Je ne mange pas six jours», то мы догадываемся, что он просит милостыню. Если кто-либо выходит в «общество» за публичными ресурсами, он тоже совершает какие-то распознаваемые действия. Какие – это вопрос для дальнейшего обсуждения. Если мое предложение будет принято в целом.
7. Есть еще одно обстоятельство, которое не дает возможности понимать выход на «публично-карманные» ресурсы как простую передачу денег под те или иные цели. У дающих (как я отметил выше) могут быть свои представления о том, на что давать, а на что не давать. Какие они в действительности, не знаю, но чтобы проиллюстрировать открытый, дискуссионный характер этой темы, приведу свой список возможного использования средств, если б это касалось лично меня.
Сначала о том, на что бы я не дал деньги.
Я бы их не дал на записи новосибирской джазовой музыки, особенно учитывая бытующий характер их записи en scope, без определенных репертуарных приоритетов и в отсутствие в культурном обращении их распознаваемых «реперов». (Видимо, такая запись – «по мере поступления» – вообще не относится к факторам, которые работают на структурированность местной джазовой жизни.) Не дал бы даже на очень хорошую музыку. (Во всяком случае, для этого, как показывает деятельность Беличенко, можно найти спонсорские средства из факультативных источников.)
Не давал бы на фестивали, поскольку, скорее всего, на них ушли бы все собираемые средства. (Притом, что нет уверенности, что фестивали – это такой принципиально стержневой момент местной джазовой жизни.)
Не давал бы на поддержку авангарда. Он никогда не был «передовым отрядом», а играл роль скорее полезной приправы, фермента для творческого брожения (40 лет назад). Сегодня же он то и дело грешит особым поверхностным интеллектуализмом, который вообще вреден для искусства.
Не давал бы на «свои» СМК, коль их функция в основном – поддержание общения внутри community.
Наконец, не давал бы деньги на конференции, симпозиумы, семинары, издания книг, исследовательские разработки и на теорию в целом. На нынешнем этапе, пока джазовая теория слабо опирается на практику, тратить на нее практически значимые ресурсы, наверное, не рационально.
На что бы я лично дал деньги.
В первую очередь – на производство и распространение специальных записей (отдельных номеров), которые бы представляли широкой публике отдельные явления (имена, стили, площадки, проекты и т.п.) При этом, сам не будучи филофонистом (у себя дома я готов слушать хорошую музыку хоть со старого винилового диска при помощи иглы от кактуса), я бы в данном случае проявил бóльшую придирчивость к качеству этих записей (к работе режиссеров, операторов, специалистов соответствующих теле- и радиостудий и т.д.) Кроме того, значимым для меня (не потрачены ли мои деньги впустую?) была бы готовность джазменов найти нужную репертуарную дистанцию в отношении аудитории каналов: вести, тянуть ее за собой, а не уходить от нее в отрыв.
Соответственно, я счел бы необходимым потратить часть средств на покупку эфира, раз наши журналисты сегодня понимают в основном такой язык (правда, не факт, что все поголовно).
Одним из важнейших направлений использования средств я бы считал организацию (или содействие организации) новых устойчивых площадок. В первую очередь, для «филармонической», программной музыки. Вроде той, что играли раньше музыканты Romantic Jazz Quartet'а и квинтета Подымкина, или той, что иногда показывает в «Республике» Роман Столяр. (Разумеется, я не принимаю в качестве таковой его опусы с кхыкающими и пукающими датчанами.) Во вторую очередь, для квази-фестивальной площадки, где новосибирский джаз смог бы периодически устраивать праздничный «смотр» достижений, а кроме того, продемонстрировать свою гегемонию в компании с музыкантами самого широкого спектра. (Если хотите, формирование такой гегемонии я бы считал предельной целью культурной джазовой политики как таковой.)
Я был бы за то, чтобы была оказана поддержка отдельным музыкантам, особенно тем, кто, как Артур Абрамян или Владимир Тимофеев, ведут заметную педагогическую работу.
(Роман Столяр, считающий самой слабой стороной новосибирского джаза его изолированность от мировых процессов, говорит, что было бы важно иметь возможность организовывать приезд в Новосибирск различных музыкантов – с образовательной целью. Возможно, он прав, и это действительно нудящая необходимость. Но и то, что он говорит, и все мои оценки – все это, очевидно, предмет дальнейшего обсуждения или хотя бы «суммирования».)
Возможно, чтобы собранные средства были потрачены на издание нот (если в данном деле не хватит помощи от «добрых самаритян») и на покупку некоторых инструментов, например, Хаммонд-органа (при условии, что в Новосибирске есть, кому на них играть).
Наконец, я посчитал бы возможным использование средств на оплату специалистов (бухгалтеров, студийных и сценических работников, журналистов и других) и на совсем минимальный организационный аппарат, при условии, что деятельность поддерживаемой мной общественной инициативы будет демонстрировать нацеленность не на трансляцию вкусов и «ценностей» джазового сообщества вширь и не на «втягивание» сочувствующих «внутрь», а как раз наоборот, – на включение этого сообщества в окружающую жизнь.

Таковы мое видение ситуации и мои предложения.
Если они заслуживают обсуждения в практическом ключе, то мне представляется необходимым собрать некоторый «коллективный разум» и пройтись по пунктам в следующей последовательности.
1) «Суммирование» возможных проблем, для решения которых необходимы средства, и выработка некоторого примерного «инварианта».
2) Очень примерный обсчет необходимых «затрат» с одной элементарной целью. Если получится так, что всех предполагаемых (теоретически) денег, при самых радужных надеждах, не хватит на самый минимальный «пакет» задач (решение которых дало бы синергетический эффект), то может быть, овчинка не стоит выделки.
3) Если задача видится теоретически не безнадежной, то можно продумать варианты выхода к названным мотивам и ресурсам. Понять, как могут выглядеть эти мотивы, где, в каких «нишах» они могут находиться, по каким особенностям – социальным, профессиональным, коммуникационным и т.д. – их можно описать и какие действия нужно совершить для того, чтобы войти в контакт с ними. Что это за действия, я сейчас не знаю. Но считаю, что и вообще, такого рода вопросы не могут решаться на коленке одним человеком.


Доклад кандидата философских наук, старшего преподавателя кафедры философии НГУ Игоря В. БОРИСОВА.