Главная » 2009 » Январь » 31 » И.В.Борисов "Джаз: культура и политика. " (часть 2)
И.В.Борисов "Джаз: культура и политика. " (часть 2)
12:17
3. Схема эта, разумеется, условная. Господствующая «вертикаль» на то и господствующая, что она накладывает отпечаток на все процессы в обществе, и те же образование, филармонические организации, способы создания и трансляции культурных (музыкальных) образцов, их критическое обсуждение и оценка и т.п. находятся под воздействием доминирующих «рыночных», управленческих, медийных и прочих способов взаимодействия, которые предлагаются «вертикалью». Иначе говоря, нет строгого деления на десоциализированные формы культурной жизни, и формы «чистые», свободные от этого. Но есть две разных политики, две разных тенденции и перспективы. Одни и те же структурные элементы культуры могут вовлекаться в вертикаль обслуживания и манипуляции, с дальнейшей их деградацией, и могут объединяться вокруг другой практики, нацеленной на развитие и универсализацию общественного и личностного потенциала. Учитывая эту оговорку, можно сказать, что рассмотрение имеющихся общественных и личностных ресурсов развития в рамках левой «вертикали» есть конструктивное рассмотрение, и критика, возникающая в этом контексте, есть в значительной степени самокритика. Главный вопрос последней: насколько полно используются те возможности, которые у нас реально есть; насколько комплексно, органично связываются они друг с другом; наконец, насколько последовательно и сознательно их связывание, взятое в целом, «доворачивается» политически. В общем виде отвечая на этот вопрос, можно сказать, что джаз в Новосибирске, несмотря на свои различные эволюционные превращения, остается абстрактным явлением. Абстрактность в данном контексте – не ругательство в чистом виде. Оно означает, что явление есть, что оно заключает в себе значительный потенциал, но оно застряло на стадии незрелости, представляет собой костяк, которому никак не удается обрасти конкретикой. Новосибирский джаз в этом плане в чем-то схож со своим городом и как целое представляет собой пока только сочетание, так сказать, общеинституциональных возможностей. Под ними я имею в виду следующее. Это укорененность новосибирского джаза в системе специального образования. (Как я понял из выступления на симпозиуме Романа Столяра, он имеет претензии и к тому, что делается в этой сфере, но я оставляю в стороне этот сюжет.) Это сформировавшаяся за предшествующие десятилетия джазовая публика, способная иногда заполнять большие залы. Следует отметить ретроспективно важную роль джазовых площадок в стенах филармонии (пока там работал Беличенко), площадок клубно-ресторанного типа (в первую очередь, конечно, я имею в виду джаз в «Республике») и фестивальные площадки (правда, все более редкие). Следует также отметить время от времени возникающие и исчезающие передачи на местном радио и телевидении, в основном просветительского характера. К этим же общеинституциональным моментам и достоинствам новосибирского джаза можно отнести то, что Новосибирск остается центром студийной записи джазовой музыки. И, наконец, в этот перечень институциональных проявлений можно включить некоторые формы общественной организации любителей джаза (прежде всего, Джаз-клуб в Академгородке). Проблема в том, что использование этих возможностей уже давно имеет пунктирный, или иначе выражаясь, дырочный характер. Хотя, надо отдать должное лидерам новосибирского джаза – всякий раз с неблагоприятными изменениями общественной конъюнктуры они находят именно те формы джазовой жизни, которые адекватны моменту. Но факт остается фактом. В период перестроечного подъема массового интереса к джазу на первый план выдвигаются фестивальные мероприятия. С утерей этого интереса, джаз переходит преимущественно в филармонию. А теперь, с очередным изменением конъюнктуры, он в основном бытует в формах живого клубного (ресторанного) музицирования. Эта пунктирность и дырочность бытия джаза весьма негативно сказывается на самосознании как культурно-политической составляющей, делает эту политику отвлеченной и абстрактной. Суть этой отвлеченности можно сформулировать коротко: возможности и формы сохранения и развития джазовой жизни осознаются и задействуются в общем виде. И что существенно, сама постановка вопроса о дифференцировании этих форм, насыщения их конкретикой, органическими решениями становится затруднительной. Ниже я рассмотрю перечень примеров того, как проявляется эта отвлеченность культурной политики, обусловленная уже не только объективной конъюнктурой, но и причинами субъективного характера.
4. Обращаю ваше внимание на то, что речь идет не о критике с позиций некоего «идеала» джазовой жизни, придуманного в голове или предполагаемого где-нибудь в Нью-Йорке или Чикаго. Дырочность практики и отвлеченность культурной политики могут рассматриваться в данном случае как упускание реальных возможностей. Сама жизнь в Новосибирске ставит вполне конкретные проблемы и одновременно подсказывает ту совокупность решений, которые, будучи целенаправленно связанными, могли бы составить «тело» последовательной политики. Если только вовсе не игнорировать наличие и значение этих проблем. Что это за проблемы?
I. Характерной особенностью новосибирского джаза является его, так сказать, вынужденный аутентизм. (Как говорит Сергей Андреевич Беличенко, наш джаз самый американизированный в стране.) Эта американизированность, часто проявляющаяся в сложности (умности), академичности и аскетичности музыки, может расцениваться как фирменное достоинство новосибирского джаза. Но все же, это именно вынужденное достоинство. (И я согласен со сказанным на симпозиуме Романом Столяром, объясняющим эту вынужденность культурной изолированностью и колониальностью самого города Новосибирска.) И оно имеет обратную сторону. Помимо того, о чем говорил Роман, я бы выделил здесь то, что можно назвать «фундаментализмом». Этот фундаментализм выражает положение и психологию людей, занятых выживанием в условиях, как если б они находились во вражеском окружении. Очень многие возможности, предоставляемые окружающей жизнью и способные обогатить творческий и культурный процесс, в этой ситуации или не замечаются, или воспринимаются как «отклонение» или, хуже того, оппортунизм. Следствием такой установки является оторванность от отечественного мелоса. (Это особенно верно и актуально, если говорить об отношении к советскому мелосу, поскольку русская традиционная мелодическая органика, отдаленная от нас 70-ю годами советской культуры, превращается, как мне кажется, в феномен чересчур «этнографический» и «культурологический».) Но более всего этот фундаментализм плох тем, что ведет к полному отрыву от мира популярной музыки и того пласта социальной жизни, что с ней связан (например, отдых и развлечение). В этом плане крайне симптоматично то злоупотребление ярлыком «попса», которое имеет хождение внутри новосибирской джазовой среды применительно к ее же представителям. Хочется в голос протестовать против этой практики. «Попса» – это сегодняшний Леонтьев, это «Фабрика звезд», Билан и тому подобное. А Андрей Турыгин – никакая не «попса». И даже «2+1» – не «попса», а добротная эстрада с некоторыми вливаниями джазовой культуры. Если у нас даже Турыгин объявляется «попсой», то о каком плодотворном взаимодействии с непосредственно эстрадой можно вообще говорить? На месте культурного перехода (от популярной к серьезной музыке) – перехода, по определению предполагающего богатую и органичную (сообразно особенностям Новосибирска) «линейку» джазовых жанров и стилей – мы получаем дыру. А эта дыра, в свою очередь, диктует последующие неадекватные телодвижения. Например, попытки заполнить дыру, осуществляя недостающий синтез на своей индивидуальной коленке, то есть, продуцирование чего-нибудь вроде «этно-трэш-фри-поп-джаза». Или это выражается в попытках сидеть задом сразу на двух стульях. Например, как это делает «Ретро файв», соединять в репертуаре и настоящий джаз и действительно настоящую «попсу» (вроде халтурно исполняемого номера «Идет солдат по городу»). Это то, что касается вынужденного аутентизма и его издержек. II. Далее, это остаточный принцип в отношении публики. Он проявляется в постоянном причитании, которое мне приходится слышать: «Как мало осталось в городе действительных ценителей джаза!». И от года к году их фиксируется все меньше. Что в общем выглядит логично. Поскольку упомянутый принцип в самом себе заключает методологию «шагреневой кожи». Если мы сегодня фиксируемся на том, «что осталось», то завтра этот остаток будет еще меньше. Между тем, оселок зрелости и простого наличия какой-либо культурной политики – это как раз отношение к широкой потенциальной публике, активная и дифференцированная работа с не джазовыми аудиториями. (Под дифференцированностью в данном случае я имею в виду то, что такая работа имеет по меньшей мере два аспекта: она вербует не только «своих», любителей джаза, но и тех, кто не станет таковыми, но в качестве дружественных аудиторий крайне важен для определения роли и значения джаза в местной жизни.) III. Те или иные временные пунктирные акценты на различных формах джазовой жизни, о которых я говорил выше, достаточно отчетливо обнаруживают разнообразие сценических возможностей. Нет джаза «вообще» или джаза en scope («по совокупности»). Есть филармонические, эстрадные, клубные, досуговые и, наверное, иные джазовые «площадки», каждая из которых предполагает особый тип музыки, особую ее подачу и тип поведения аудитории. Каждая из них, в чем-то ограничивая музыкантов и слушателей, вместе с тем предоставляет какие-то свои преимущества. Однако реальная концертная жизнь в Новосибирске свидетельствует о том, что у нас есть как бы суммировано-усредненный джаз, который одинаковым образом – безотносительно к конкретным условиям – воспроизводится на любой доступной (в данный момент) сцене и предлагает аудитории некую усредненную роль слушателя и ценителя «вообще». Например, в «Республику» посетители приходят отдохнуть и развлечься. В том числе, они хотят потанцевать. Ну и что, что хотят. В рамках той роли, что им выделена, они в лучшем случае могут позволить себе, что называется, «улучить момент» в игре музыкантов. Однажды я был свидетелем в кафе на Пирогова (в студенческом общежитии НГУ), как публика, успев-таки расстанцеваться под «Караван», прямо просила у джазменов продолжения. Но их просьбы были проигнорированы: фиг вам! – сидите и слушайте джаз. (Конечно, всякому понятны опасения музыкантов на счет возможной профанации их музыки. Но дело-то в том, что единственным средством против профанации в месте, где принято танцевать, может быть только активная танцевальная политика! В том числе, формирование подходящего танцевального джазового репертуара и воспитание соответствующей квалификации у посетителей.) Я скажу более крамольную вещь. Люди приходят в такие места, чтобы вкусно поесть. Некоторые наши джазмены на это реагируют почти что истерически: как? играть для жующих?! Да, играть для жующих. Люди едят и разговаривают между собой. И для этого подходит музыка, которая работала бы на соответствующую атмосферу, которая была бы мелодичной, романтичной, увлекающей, доступной, приятно интригующей и т.п. То, что такая музыка в джазе и около него есть, нет сомнений. (Как минимум, сразу на ум приходят музыкальные дорожки к кино-детективам 60-х годов и приджазованные пьесы Нино Роты.) При этом такая музыка может быть и умной, и относительно сложной, и играться вполне на джазовый манер, то есть как бы «для себя», на некоторой дистанции к публике. Но в любом случае, она должна быть органична месту и состоянию слушателей. А из всего этого следует самый тяжелый вывод: не все джазмены умеют и хотят играть такую музыку. А значит, необходима опять какая-то политика со стороны джазового сообщества, и как всякая политика, она требует выяснения отношений среди музыкантов. Но до этих вопросов дело даже не доходит, по той причине, что как всегда все застилает одно простое желание: дать возможность показать себя новосибирскому джазу en scope – в данном случае на ресторанной сцене, поскольку она оказалась доступна. Подчеркиваю: на самом деле от такой «политики» плохо всем – и публике, и джазменам, и ресторану.
Необходимо в данном случае выделить важный для доклада момент. Я далее буду говорить о возможном источнике средств для развития новосибирского джаза. Но сразу нужно несколько развести эти средства и сам наличный джаз. Я ни в коем случае не думаю, что изысканные средства могут пойти на поддержание такого наличного его состояния, на такую его «политику», как она описана выше. (На это никаких средств не хватит.) Средства необходимы, без них вряд ли что получится. Но они должны быть найдены под новую, настоящую политику. Поэтому в целом задача выглядит двоякой: с одной стороны, искать новые общественные ресурсы для развития. С другой стороны, готовить для них практическое «проблемное поле», конкретизировать проблемы и способы их решения, не упускать те возможности, которые реально возникают в конкретных ситуациях.
Возьмем другую ситуацию. Джаз-клуб в здании Президиума СО РАН в Академгородке весьма красноречиво продемонстрировал достоинства досуговой площадки, а именно, площадки, подходящей для начинающих музыкантов и публики, готовой благожелательно принимать молодежь, что называется, «из любви к искусству». Кажется, организаторы клуба не заметили этой досуговой специфики своей площадки и поэтому все более теряют своего специфического слушателя – не джазового, а сочувствующего джазу слушателя. Следствием такого бытования джаза в режиме его абстрактного выживания является то, что не только конкретные, сами собой напрашивающиеся достоинства площадок не раскрываются, но и сами площадки не закрепляются и исчезают. Можно конечно считать – и вполне справедливо – что причиной утери новосибирским джазом филармонической сцены стала рептильная позиция руководства филармонии. Но можно и не сваливать все на обстоятельства и признать, что джаз в стенах филармонии жил так же, как и везде у нас – по принципу «где придется»: без выработки внятной репертуарной политики, без работы с конкретными аудиториями, без попытки найти органичные способы ведения концертов (конферанса) и т.п. Поэтому и получается, что для тех, кто любит и ценит джаз, уход его из филармонии – еще одна ощутимая потеря, а в целом, для широкой публики, как говорится, «отряд не заметил потери бойца». Между тем, без филармонической (или подобной ей) сцены новосибирский джаз обречен на неполноценное существование. Особенно это касается серьезной, программной музыки. То, что, например, иногда делает Роман Столяр в «Республике», конечно, замечательно. Но эта глубоко сценическая и требующая особого внимания музыка никогда не станет в стенах ресторана культурным событием, хотя по полному праву может на это претендовать. (Замечу также, что наличие филармонической сцены – это также принципиальный статусный момент, момент возвышения над окружающим культурным «ландшафтом». Без серьезной сцены джаз неминуемо будет накрыт волной клубной моды и растворится в ней.) IV. Абстрактное, «по случаю» бытование джаза сказывается в том, что он не складывается в культуру. В первую очередь, это означает отсутствие значимых для Новосибирска джазовых образцов. Хотя материал для этого есть. Есть замечательные музыканты и прекрасная музыка – но нет внятных, красноречиво представленных, повторяемых джазовых «реперов», которые бы фокусировали джазовый процесс (и не в последнюю очередь, для широкой новосибирской публики), задавали его направленность и особый облик. А эти реперы, образцы не складываются сами собой, только оттого, что какая-то музыка будет играться и записываться. Для этого необходимо, чтобы какие-то исполнения становились событиями. Необходимо – во взаимодействии с местными медийными средствами – постоянное производство и тиражирование определенных записей. Подчеркиваю, не записей новосибирского джаза вообще, en scope, а специальное, сознательное продвижение «образчиков», которые бы в текущем (событийном) режиме говорили бы что-то значимое, конкретное об отдельных именах, программах, стилях, площадках. Для этого также необходимо озвучивание позиций, предпочтений соответствующих аудиторий, сообществ, отдельных экспертов и т.д. Все вместе, если все это складывается в какой-то органичный процесс, и может дать на выходе какую-то культуру. Даже минимальный успех в этом движении имеет принципиальное значение. V. Другой симптом абстрактности новосибирской джазовой жизни – это очевидный упор в джазовой среде на «своих» средствах массовой коммуникации. В медийной сфере новосибирский джаз представлен или время от времени возникающими просветительскими передачами, посвященными знакомству с мировым джазом, или специализированными журналами и сайтами, также посвященными джазу и обращенными к любителям джаза. Разумеется, сами по себе эти инициативы замечательны, и я ни в коем случае не хочу сказать, что это «не то». (Равно как и во всем остальном: работа Беличенко в филармонии, записи на Ерматели, организация Клуба в Академгородке, американизм нашего джаза – все это не предмет нападок.) Проблема в другом, в том, что все это происходит «по случаю», само собой, не складывается в органичное и устойчивое движение, и никак не связывается в последовательную политику. С точки же зрения такого развития и самоопределения новосибирского джаза на порядок более значимы средства коммуникации не специализированные, а обще-публичные. И дело здесь не в размере тиражей последних и их аудиторий, а в качественном различии решаемых задач. «Свои» СМК могут помочь сохраниться, выжить, развитие же предполагает выход в широкую, в том числе, не джазовую сферу, в широком смысле публичные процессы, поиск в этой сфере необходимых связей и ресурсов, обозначение роли и места новосибирского джаза как целого явления среди этих связей. Поэтому следовало бы, наверное, говорить о переносе акцентов со «своих» специализированных средств «общения» на взаимодействие с газетами и электронными каналами, уже имеющимися в Новосибирске (даже принимая во внимание то, что стихия мелкого гешефтмахерства, столь свойственная Новосибирску, сильно подпортила местную прессу). VI. В ситуации постоянно упускаемых возможностей – что происходит с джазовым сообществом? Из общественного ядра, включенного в широкий спектр культурных и политических связей, оно превращается в достаточно замкнутую суб-культуру, суть внутренней жизни которой составляет индивидуальное самовоспроизводство и общение любителей джаза в процессе, так сказать, потребления лучших его образцов. То обстоятельство, что мировой джаз дает богатейший выбор превосходных музыкальных явлений, делает такое самовоспроизводство – даже в нынешних неблагоприятных условиях – более-менее успешным занятием. Дело, однако, в том, что степень его успешности находится в слабой связи с проблемами новосибирского джаза. Даже если последний исчезнет как явление, любительская суб-культура сможет продолжить свое существование. Более того, у меня есть подозрения, что она может стать даже некоторым препятствием при решении упоминаемых здесь задач. Потому что, с точки зрения ее внутренних индивидуальных приоритетов и устремлений, все те проблемы, о которых я здесь говорю как о проблемах политических и общественных, могут восприниматься как проблемы надуманные и оторванные от «жизни». Причем, чем более эта индивидуальная жизнь «в джазе» предстает благополучной, тем более они могут восприниматься в таком ключе. Следует еще раз оговориться – это только мое личное опасение. И я ни в коем случае не выступаю против любительской среды. Я только хочу сказать, что интересы и способ жизни этой среды не должны заслонять и подменять проблему сообщества как культурно-политического явления. Решение этой проблемы предполагает выход на качественно более широкую практику. И если действительное сообщество приобретает более-менее реальный вид, любительские интересы никуда не исчезают, они остаются его частью, притом частью необходимой. VII. Наконец, в качестве последнего – «верхушечного» – проявления абстрактности (неполноты, дырочности, остаточности) джазовой жизни становится детеоретизация самосознания ее участников. Можно сколько угодно насоздавать джазовых «лабораторий» и «институтов», можно сколь угодно много «философствовать», но теории от этого не прибавится, если она не схватывает и не фокусирует широкий спектр практических задач, если она не размещает и не определяет свой «предмет» в этом контексте. На сайте, посвященном джазу в «Республике», какой-то молодой человек задается вопросом общего характера: где граница и какова связь между эстрадой т джазом? И тут же получает отповедь со стороны постоянных участников форума: «Да эта тема уже давным-давно обсуждена и вообще не надо умствований». Хочется спросить: где обсуждена? каков итог этого обсуждения? какие иные темы и позиции участников это выявило? в каких «ссылках» и «ветках» это получило свою привязку? Понимаю при этом, что это бессмысленные вопросы. Потому что, действительно, приведенная благодушно-высокомерная реакция по-своему справедлива. Там, где взаимодействие ограничивается проблематикой – «нравится» или «не нравится» какая-то музыка и как ее обозвать – любые и общие, и частные теоретические вопросы по факту выглядят не адекватными. Любая теоретическая «разметка» ситуации нужна там, где в эту ситуацию хотят влезть и хотят изменить ее. Если такого мотива нет, самосознание по необходимости ограничивается «рефлексией смыслов и ценностей», в более или менее доктринальном («научном») виде.
Вывод: Если коротко обобщить очевидные проявления абстрактности новосибирской джазовой жизни, то их можно уложить в одну формулу: у нас постоянно происходит «впихивание» всего наличного остатка джаза в доступные на данный момент формы. Как следствие, эти формы – репертуар, аудитории, площадки, способы тиражирования и коммуникации и т.п. – задействуются в «общем виде», без их дифференцирования, без их развития, и в том числе, без использования тех «подсказок», которые даются самой жизнью. Ни в малейшей степени это не упрек тем джазовым культуртрегерам Новосибирска, благодаря которым наш город еще остается джазовым центром (и если бы он таковым не оставался, не было бы смысла выступать с этим докладом). Эти люди объективно не могут поднять местный джаз до зрелого, устойчивого культурного явления. И не только потому, что силы и время отдельного человека ограничены. Дело сложней и эта ограниченность имеет, так сказать, бытийный характер. Действуя как индивиды, реализуя дело своей жизни как частную инициативу, они и нацелены необходимым образом на частные, факультативные связи и ресурсы «ближнего рода», на которых по определению не выстроить культурную политику. Эти связи и ресурсы по определению не могут обеспечить полнокровность процесса и тот вектор, ту перспективу видения, в рамках которого джаз может развиваться как цельное и последовательное культурное движение.
